Беснующийся более суток степной буран к середине ночи незаметно выдохся и внезапно стих. Небо освободилось от туч и оказалось обыпано множеством ярких звёзд и появившийся месяц светился среди них. Наступила абсолютная тишина, не было даже слышно подбирающего украдкой мороза, который мог трещать то льдом промёршей степной речушки а и то корявыми ветвями старых осокорей и ветёл на по её берегам... Но на пологом её берегу за густым тальником ночная тишина оказалась всё же нарушена. Один из снежных бугорков вдруг неожиданно развалился и из него вдруг появился самый настоящий волчишка. Он по собачьи резко затряс своей шкурой стряхивая набившийся в неё снег, широко раскрыв пасть зевнул, потянулся гибко прогибая мускулистую спину и вытянув вперёд лапы. Затем сев по собачьи на снег принялся ожесточённо скрести задней лапой где-то ухом. Ну совсем как чабанский пёс. Это не осталось единственным нарушением тишины потому, что и остальные снежные бугорки вдруг разом все разваливались и превращались в таких же одинаковых волков. Они стали подходить друг к другу обнюхивая сородичей, или наоборот прижав ужи и вздыбив серую шесть на загривке не торопились подпускать к себе никого оскаливаясь и рыча. Только один бугорок одиноко находившийся поодаль от остальных у кустов колючей чилиги не рассыпался. Потом и его верхушка вдруг тоже развалилась и из неё показалась лобастая морда матёрого волка. Он молча глядел на проснувшуюся стаю своих сородичей но не торопился выбираться из лёжки, которую завалил прошедший буран наметав сугроб. Больше не выдержав вынужденной лёжки поднялся и он, резко тряся по собачьи своей серой шубой, потянулся тихо заскулив совсем как маленький щенок. Остальные волки как по команде разом повернув к нему морды застыли как изваяния, втягивая чуткими ноздрями морозный воздух и не отрывая взглядов от него. Стая окончательно проснулась... Матёрый вожак молча разглядывал свою стаю. Тишина вновь воцарилась на берегах речушки и всё замерло. Но уже минуту спустя была окончательно нарушена вожаком, который уже быстро рысил опустив тяжёлую голову к снегу в сторону холма. Остальные волки друг за другом и след в след осторожно направились по следу вожака. Вожак сильными махами взлетел на вершину холма и остановился. Повернув негнущую шею видел, как его стая остановилась у подножия холма и не спускала с него глаз. Он медленно рассматривал свою стаю сверху холма, прощупывая каждого волка немигающим взглядом словно проверяя нет ли среди них чужаков. Стая снизу покорно смотрела на своего хозяина и ожидала. Чего ожидала, было понятно лишь только ей. Немного погодя вожак резко развернулся на месте и крупным шагом продолжил бег к соседним холмам, за которыми угадывалась чёрнеющаяся полоска леса уходившего вдоль балки куда-то дальше, растворяясь в ночных сумерках. Стая спешила за своим хозяином, голод и начинающийся мороз гнали их в степь...
В глинобитной саманной землянке было тепло и видно, как весело играет пламя внутри печурки жарко натопленной кизяком. Старый Курмаш не мог уснуть, хоть ничего и не мешало его сну. Было тепло и уютно на нарах застелённой толстой кошмой из верблюжьей шерсти. Рядом сонно шевелилась и посапывала его семья. Ребятишкам было тоже жарко, они посбивали ногами одеяла и спали раскрытыми. Жена как и полагалось ей, спала с краю нар свернувшись калачиком под тёплым одеялом. Было совсем тихо и уютно, но Курмашу всё же не спалось совсем. Он прислушался не веря ушам осторожно встал, воды подошёл к маленькому окошку стал всматриваться в темноту. Буран совершенно стих, небо было всё в звездах было хорошо видно. Напротив его землянки в сотне шагов находились его кошары, и они сейчас были хорошо видны в сумерках. Чуть поодаль за темнеющим плетнём были хорошо видны остатки копен сена, их оставалось не так уж и много. На дворе стоял апрель. Всё было тихо, высыпавшие на ночное небо звёзды и молодой месяц осещали его родовое зимовье. Сколько зим уже здесь зимовал Курмаш и вспомнить было невозможно, он помнил только что здесь зимовали его отец, его дед и остальные близкие родичи их большого казахского рода Карабаш. Мечётки - так их называли русские, испокон веков принадлежали их роду и никто не пытался оспаривать это. Ни местные казаки, ни другие казахские роды. Это устоялось поколениями и было незыблемо. Иногда его зимовье навещали то шумные родичи, то местное уездное начальство а то и местные казаки. Приезжали в основном погостить, поесть свежего и пахучего бешбармака или попить терпкого и вкусного кумыса. А иногда и просто за скотом, которого у Курмаша всегда хватало с избытком. Иначе и быть не могло, казах без скота всё равно что куст перекати-поле в снежной и стылой степи. Курмаш своё дело прекрасно знал, как пасти свои отары баранов, косяки коней и как уберечь их от болезней. Он пережил с ними много долгих зим без падежа. От роду он не был жаден и всегда делился, поэтому рядом всегда с ним были его родичи. Без которых ему бвло бы непросто держать в порядке столько скота. Не жаловались на него и его батраки. Поэтому все и работали на него как на себя. Наверное так было при его отце и деде, ведь не пропал же их род до этих пор, не затерялся в степях а только увеличился и разбогател. Курмаш был сухопарым и крепко сбитым мужчиной, который мог ещё справиться запросто с любым из полудиких степных необъезженых жеребцов, его рука была ещё тверда и сильна. Хоть и бороду его посеребрила седина. Слишком быстро летело время и теперь он только вспоминал те прошлые времена когда с молодыми друзьями они охотились в этих степях. Как лихо скакал на быстроногом степном аргамаке по бескрайней степи за волчьей стаей. Не одного волка тогда он загнал и забил насмерть камчой в дикой скачке. И друзья ему были под стать. Уже потом когда он обзавёлся семьёй, как и полагается казахскому джигиту он отправился в город на реке Урал. Много слышал о нём Курмаш, но не понравился ему город особенно. Много там что было в диковинку - большие мечети, огромный с красивыми куполами казачий собор, церкви и кирпичные дома в два и три этажа и железнодорожный вокзал. Богат был и шумный базар в городе. Было там много чего, но только не было покоя и тишины. Понимал он, что без города труднее жилось бы тогда всем в степи. Ведь за скот можно было выменять всё в городе, от обыкновенной пиалы до добротной и хорошей одежды. Не говоря уже о конской упряжи и муке. Там тогда он увидел и понял силу обыкновенных красивых бумажек, которых называли царскими рублями и за которые можно было легко сторговать не одну отару овец или косяк степных коней. Ещё он заметил как у многих его окружавших там людей начинали гореть вдруг глаза при виде этих бумажек. А здесь на его зимовье такого не было никому они особо были не нужны, люди спокойно делали своё дело а бумажки эти просто пылились в его сундуке. Много скота он отдал за них тогда, хоть и сомневался нужны ли ему они так эти царские рубли. Особо Курмаш не переживал, зная что скота у него было ещё достаточно а царские бумажки есть и пить у него не просили. Месяц был на самом верху звёздного неба и было ясно, что до утреннего намаза и рассвета было ещё рано. Поэтому Курмаш вернулся на нары и прилёг у стены подальше от печурки. А через некоторое время и его сон одолел. Не спал в эту ночь не только Курмаш, не спали и ночные сторожа только что вернувшие с обхода кошар. Воров здесь особо и не остерегались, но в апреле отары ожидали пополнение. Тогда новорожденных ягнят отделяли от отары и относили их в отдельные закрытые загоны с их беспокойно блеющими мамашами. Иначе глупые овцы могли просто затоптать малышей. И сейчас сторожа не спали, а сидя на нарах и попивая айран рассказывали друг другу байки. Ночь впереди длинная ещё была. Их было четверо. Крепкий ещё аксакал Сакен с жилистой длинной шеей и горбатым носом, добродушный толстяк Амантай и двое братьев ещё безусых и сильно похожих друг на друга. Они были похожи друг на друга, что просто было невозможно определить кто из них Тулеген, а кто Кудайберген. Вот и сейчас разговор у сторожей как раз об этом и шёл. Пора было идти на обход кошар, а кто из братьев уже был в обходе было непонятно. Старик Сакен уже был сам готов одеваться, пока братья шутливо препирались. Один говорил, что он только вернулся и другой брат тоже самое повторял. А Сакен и толстяк Амантай в это время дремали и ничего уже вспомнить не могли. Когда Сакен потянулся ворча под нос за тулупом, Тулеген хохоча выхватил у старика тулуп и выскочил наружу. Амантай, захлёбываясь от своего смеха еле успел только проговорить, что только их женив можно будет различать кто из них кто. И старик улыбнувшись добавил шутя если их будут женить, то не на таких же двух похожих сёстрах. Сторожам было нескучно и сон их уж одолеть совсем не мог. В саманной землянке было светло и от открытой печурки и от стеклянной керосиновой лампы подвешенной в углу. Старик взялся плести из сыромятной телячьи кожи камчу, а остальные внимательно стали наблюдать за его работой.
За Мечёткой в семи-восьми верстах находилась большая казачья станица. Хоть и было далеко за полночь но и здесь ещё многие не спали. Была какая-то тревожная и незаметная суета. Возле каменной церкви в большой горнице поповского дома было многолюдно и светло. Здесь никто и не собирался укладываться спать. За большим столом в центре горницы расположились люди в форменной военной одежде. Большая трёхлинейная лампа над столом и канделябры с зажжёными свечами хорошо освещали лица сидящих за столом и разложенную карту. Некоторое время все сидели молча, затем один из них коренастый офицер с золотыми генеральскими погонами негромко произнёс: - Ну, что господа офицеры, а план мой будет таков. - Он взял указку и стал обстоятельно рассказыть окружающим его офицерам план. - Стало быть, неприятель к нам может подойти только лишь с одной стороны, со стороны города по большаку. Потому, что ему больше неоткуда выступать и других вариантов у него просто нет. Сейчас у нас начало апреля и в зиму природа не пожалела нам снега станичники. Поэтому я предлагаю взять за основу только этот план засады и внезапной затем контратаки. Снега и за дни много намело, сейчас он рыхлый и начинает днём подтаивать. По такому снегу легко только может верховые пройти. Больше большевикам просто неоткуда подойти к нам. С кавалерией как нам доложила наша разведка у них слабовато. Правда пушек трёхдюймовок у них хватает, но от них в таком рыхлом снегу при наступлении проку будет мало. Верно я говорю? - Услышав одобрение окружающих, генерал продолжил разъяснять свой план дальше: - Слева в полутора верстах у них остаётся река Илек с пойменным лесом, справа от большака голая заснеженная степь. И дальше, не менее чем в пяти верстах пойма речки Ветлянки с гутыми зарослями тальников и тростника. Сама пойма хорошо просматривается с близлежащих холмов и поэтому прекрасно простреливается. С севера близко от станицы в семи верстах находится казахское зимовье Мечётки. Там есть сейчас люди, уважаемый есаул Донецков и что Вы можете сказать о них мне? - Коренастый и грузный есаул встал, кашлянув в кулак негромко проговорил: - Казахи там располагаются зажиточные, Ваше превосходительство. Лояльно к нам настроеные, да и помогали нам лошадьми не раз, нужно будет и ещё помогут не только лошадьми. - - А как старшину тамошнего рода зовут, Ювеналий Павлович? - оторвал глаза от карты генерал. - Курмаш, Ваше Превосходительство! - кратко доложил ему есаул. - Я слышал о нём, говорят о нём положительный и авторитетный человек и остальные казахи его всегда были готовы поддержать. Итак, у нас ещё остаётся запад от станицы, но все вы прекрасно понимаете что там расположены станицы Бураненская, Линёвская и так далее до Урала, линейные станицы в которых проживают казаки нас поддерживающие. Со станцы в этом направлении и продолжается большак. С этой стороны мы никак не должны ожидать нападения. Как с подкреплением, которое идёт сюда со стороны Нижнеозёрной и Чесноковской станиц?! Есть уже какие-то сведения? - Со стула у стены встал здоровенный казачий урядник и чётко проговорил: - Так точно, есть сведения от них. К утру они должны будут быть в станице, Ваше Превосходительно. Их ровно будет три сотни, одна сотня добавилась ещё с Белогорской станицы.- - А кто их ведёт, Порфирий Николаевич? - уважительным голосом к уряднику по имени и отчеству спросил генерал. - Их ведёт мой фронтовой однополчанин ещё с германской - сотник Абраров. Он служил ещё в Дикой дивизии, Ваще Превосходительство. - - Ясно. Тогда господа мы видим, что положение наше становится более выгодным и по дислокации на местности и по манёвренности. Не большая беда, что большевиков по численности больше нас и что у них на вооружении есть трёхдюймовые пушки. Зато у них почти нет кавалерии, как нет обстрелянных и опытных солдат и есть только один вариант наступления. Большая часть их отряда ещё не принимала ни разу практического участия в боевых действиях. Нам необходимо только организованно их встретить согласно нашего плана, ошеломить их внезапной контратакой, сломить сопротивление. Наша кавалерия должна будет завершить успех операции. Вся суть которой заключена только в умело расставленной засаде. А засада заключена вот в чём, господа. Засада должна быть устроена на въезде в станицу таким образом, чтобы передовые конные дозоры противника не видели ничего опасного, что могло бы их потревожить. Вплоть до противоположного выезда из станицы на запад на Бураненский большак, чтобы не смогли они увидеть ничего подозрительного. Вчерашний буран нам только помог, и я настоятельно приказываю с утра ограничить передвижение войск и местных жителей по станице. Улицы в станице должны оставаться запорошенными снегом, создавая иллюзию малочисленности. Лишь немногочисленные следы пешего местного населения можно допустить. Основные силы нашей обороны должны быть сосредочены в домах примыкающим к тем улицам, которые выходят на большак. Казачьи кони должны быть осёдланы и скрыты на базах. Надеюсь, сотники и урядники вы поняли о чём я хотел сказать?! Распорядитесь об этом сегодня же! Кроме того, при приближении дозоров большевиков местное население из женщин, детей и стариков должны выйти к церкви. Они должны будут изображать встречу большевиков. Затем по определённому сигналу они должны будут укрыться в церкви и близлежащих домах. Нужно об этом утром предупредить народ, это сделает станичный атаман. Сотни которые идут к нам в подкрепление со стороны Нижнеозёрной станицы должны остановиться в Мечётках. Порфирий Николаевич, пошлите гонца к Курмашу и объясните ему эту ситуацию. Думаю, что Курмаш отнесётся к ним благосклонно. А их командира нужно будет пригласить сразу ко мне, чтобы он прекрасно разобрался в этой ситуации и знал своё предназначение. Они будут в резерве. В Мечётках сотни должны быть готовы к немедленному выступлению на большак от станицы Изобильной и перерезать отход большевикам. Кроме того, в случае возможного отхода большевиков на север они могут быть контратакованы этими сотнями именно с направления Мечёток. Есть у кого-нибудь какие-то свои замечания или другие предложения? - генерал умолк, выжидая паузу. Так и не севший урядник Порфирий Николаевич Мельников обратился к нему: - Ваше Превосходительство, дозвольте высказать своё предположение ?! - Получив согласие, урядник продолжил: - с севера от станицы в версте заканчивается балка поросшая лесом и которая тянется прямо до Мечёток. Эти сотни можно будет спрятать там. Балка глубокая, да и леса там хватает в случае необходимости до станицы доскакать им нужны будут считанные минуты.- Генерал помолчав, согласился: - Хорошо, я согласен с этим предположением и поддерживаю Порфирий Николаевич, но прошу правильно меня понять. Ни в коем случае передвижения по балке от Мечёток и обнаружения в ней кавалерии противником замечено не должно быть! Перейдём к следующему этапу нашей засады. После того, когда разведка противника убедится в том, что в станице нет особого противодействия она обязана будет вернуться и доложить своему командованию об этой обстановке. После этого основные силы противника двинутся в станицу уже особо не ожидая нападения. Как это уже произошло в станицах Мертвецовской и Ветлянской. Вы можете это подтвердить мне, господа ? - Все молчали, каждый сосредоточенно обдумывал сказанное. Никто не торопился и соглашаться с войсковым атаманом Дутовым. Наконец поднялся худощавый штабс-капитан Толстов. Выдержав паузу, он доложил чётко генералу: - Ваше Превосходительство! Смею доложить штабу операции, что источники нашей контрразведки нам действительно подтвердили, что наступающим утром большевики точно выступают в направлении станицы Изобильной. Это ясно, как и то что в составе отряда в количестве свыше тысячи штыков более половины численности солдат составляет малообученная рабочая молодёжь из города Оренбург. В отряде имеется несколько батарей трёхдюймовых пушек с достаточным количеством боеприпасов и более десятка расчётов тяжёлых пулемётов. Даже при малообученности отряда это вооружение составляет против нас достаточно определённую боевую силу. Учитывая их превосходство в количестве штыков. Однако, отсутствие у них кавалерии и внезапность нашей контратаки сможет обеспечить нам успех в этой операции. Моё мнение полностью совпадает с Вашим, Ваше Превосходительство и я думаю можно приступить к деталям важного звена операции - самой засаде на въезде в станицу со стороны станицы Ветлянской. Только хорошо поставленная засада обеспечит нам успех в этой операции независимо от их преимущества в живой и огневой силе. - Генерал жестом показывая штабс-капитану сесть, продолжил: - Наши два орудия уже были установлены на околицах у въезда ещё до метели, ещё одно орудие мы также смогли установить в тальниках на правом берегу реки Илек. Там же подготовлены три огневые точки пулемётов. Они прекрасно замаскированы в этом я смог убедиться днём. Правда, к орудиям боеприпасов немного, поэтому основной боезапас должен находиться при орудии у реки. В случае контратаки большевиков по льду реки боеприпасы там будут необходимы как воздух. Два пулемёта уже установлены на колокольне церкви. Ещё два пулемёта установлены у орудий по обеим сторонам въезда в станицу. Пулемётных патронов у нас вполне достаточно для отражения контратаки противника. Вот наша вся огневая поддержка, господа казаки. В ходе вчерашней рекогносцировки вы имели возможность убедиться сами, что сам большак и въезд в станицу хорошо просматриваемы и простреливаемы. Наша основная сила сосредочена в натиске кавалерии. Нынешние пятьсот сабель в станице и на подходе до трёхсот сабель вполне допускают реальность успеха операции при численном превосходстве противника. В задачу нашей операции входит не только отражение наступления противника, но и его окружение до полного уничтожения на месте операции. Поэтому я предлагаю продолжить подготовки развития следующего этапа операции.- Генерал опять склонился над картой высказывая свою позицию. Все сосредоченно и внимательно продолжали слушать генерала не вмешиваясь в его неторопливую речь. Урядник Порфирий Мельников не спавший уже многие сутки начинал придрёмывать под размеренный голос генерала. Мысли Порфирия путались и не могли сосредоточиться, но в любую минуту он был готов к самому неожиданному повороту событий. Его состояние не ускользнуло от внимательных и цепких глаз войскового атамана. Генерал положил указку на карту и посмотрев на Порфирия произнёс: - Порфирий Николаевич, а ты взял бы парочку казаков да и сейчас проскакал бы до Мечёток. Там бы и отдохнул пару часов. Нужно встретить твоего однополчанина, да осторожно их провести по балке до станицы. Это дело я могу доверить лишь тебе. Потом с его сотниками я буду ждать тебя здесь. С богом, урядник! - Уже на крыльце Порфирий почувствовал как озорной мороз пробирается под гимнастёрку. Он быстро запахнул казачью шинель нахлобучил, папаху и подозвал часового. - Позови мне быстро с бураненской сотни парочку казаков. Знаешь где они остановились ? - - Так точно, господин урядник я мигом . - и он растворился в сумерках. Достав и прикурив самокрутку Порфирий глубоко затянулся. Давно он не видел Курмаша, узнает-ли его он сейчас. Поди, лет пять наверное ... Перед отправкой на действительную в четырнадцатом году последний раз они виделись на покосе. Порфирий до войны часто гостил у Курмаша на зимовье, рядом были от зимовья были его покосы. Тогда только были совсем другие времена и всё сейчас происходящее в России и в голову не могло придти даже в самом страшном сне. Кто мог знать, что всё так внезапно может изменится и война докатится до его родной станицы. Курмаш считал его другом и называл его только кунаком или кардаш. По-ихнему кардаш это одногодка вроде. Наверное и сейчас увидев его непременно обрадуется, как и раньше когда-то. Когда-то и Порфирий с ним мог прекрасно общаться на казахском языке, да что там общаться. Он и петь мог казахские песни. А Курмаш вот нет, только на ломаном русском языке мог запросто объясниться хоть и всё понимал. Его воспоминания прервал дружный хруст снега под каблуками. Трое казаков уже подходили к калитке, двое из них на ходу уже застёгивали полушубки. - Ну что ты, братка спать не даёшь станичникам ! Один и не с кем тебе самогонки что-ли выпить?! Тогда ты брат, не ошибся! - Широко улыбаясь один из них нахально смотрел на него смеющими глазами. - Георгий у тебя одно на уме, самогонка да бабы прости господи ! А может завтра и представиться придётся. А ты всё о том же! - сурово выговорил ему Порфирий. Немного погодя, добавил: - Седлайте коней, трёх. А ты, Павлуша сгоняй мухой быстро ко мне, собери амуницию и быстро сюда. Чтобы и винтовка, подсумок с патронами и шашка в полном сборе были здесь у часового. Бинокль не забудь прихватить. - Казаки тут же молча исчезли. Часовой спросил неуверенно: - Что Николаич, неужто начинается? - - Да нет, с чего ты взял? Не сунутся сюда, не бойся. Боятся они нас казаков большевички-то. Но и нам нужно нос держать по ветру, чтобы не оплошать, понял? - Урядник смотрел прямо в глаза пронизывая взглядом часового. - Да что уж и говорить, Николаич. Заварили эту кашу большевички, и когда только народ и образумится. - только и смог ответить ему тот. - Ты сам то, откель браток будешь? - спросил его настороженно урядник. - Из Красногорской, все мои там и остались до сих пор. Вся семья и родня. Сам здесь вот, а душа моя там. И когда это всё успокоится только, а Николаич? - сокрушался казак. Было видно, что он не молод уже и видно повидал в жизни человек. - А где воевал в германскую? - спросил уже мягче Порфирий. - На австрийском фронте у генерала Брусилова, господин урядник! - вытянулся казак. - Да, ладно тебе. Чай не перед есаулом стоишь. Ну с богом тебе, охраняй. А вон и мои на подходе.- Порфирий подошёл к калитке. - Братка, всё готово. Держи свою амуницию, да пойдём за базы к коням. Уже осёдланы. - тихо подал голос Георгий. - С богом, станичники! - проводил их часовой, закрывая калитку. Морозило. Небо было всё усыпано яркими звёздами. Звёзды и месяц хорошо освещали ночную станицу. От казачьих изб ровными столбиками вверх тянулись дымки из печных труб, покой нарушал только хруст снега под каблуками мягких кожаных чирков. За базами остановились. Порфирий неспеша нацепил шашку, одел на грудь бинокль. Потом забросил за спину винтовку и внимательно осмотрел своих товарищей. Георгий недовольно протянул ему: - Братка, ну на черта ты в шинели в дорогу собрался? Ведь до дому вёрст двадцать будет отсюда.- Порфирий усмехнулся: - До дома может двадцать вёрст, ну а до друга гораздо меньше! А ну, казаки по коням!- Через несколько минут застоявшие резвые кони вынесли их крупной рысью в заснеженную степь по направлению Мечёток. Ещё некоторое время всадники растворились в сумерках, только хруст снега под копытами доносился слабо издалека. Через какое-то время всадники остановились. Впереди проглядывалась глубокая балка поросшая с восточного борта невысоким, но густым лесом. Левый, ближний борт к ним был гол и на склонах в неглубоком и плотно сбитом снегу пробивались сквозь снег высохшие кусты прошлогодней полыни. Порфирий вытянулся на стременах вглядываясь в сумерки проговорил - По этому рысью склону выйдем на Мечётки и через час-полтора будем есть у Курмаша бешпармак. Ну, кто против?! - Он обернулся к своим попутчикам. Те молча тронули коней и они устремились по склону балки в ночь.
2. Быстро вымахнув на вершину самого высокого холма, вожак неожиданно лёг на снег и хватая раскрытой пастью снег повернулся на спину подняв кверху лапы. Он катался спиной по жесткому снегу, игриво посматривая на внезапно остановившуюся и застывшую в недоумении стаю. Затем он вскочил, прилёг на передние лапы и глухо зарычал на стаю. От стаи нерешительно отделились две тени и стали приближаться к вожаку. Остальные прилегли на снег и молча наблюдали за происходящим. Один из молодых волков из приблизившей пары остановился в метре от вожака, приподняв нерешительно переднюю лапу. Второй, что-то почуя опасное также замер чуть позади выжидая ... В одно мгновение к первому бесшумно метнулась тень вожака и от мощного удара клыками вожака он покатился кубарем визжа в обратную сторону. Второй смельчак бросившись наутёк не смог сделать и трёх прыжков как очутился на снегу прижатый лапой вожака. Увидев перед собой оскаленную пасть вожака он по щенячьи заскулил и поджал хвост всем своим существом изображая покорность. Бросив его вожак медленно приблизился к стае, глухо рыча и откидывая лапами задних ног снег на поверженных глупцов. Стая молчала не двигаясь. Оглядев всю стаю, воинственно приподняв полено вожак вернулся к наказанным и не удосужив их вниманием поднялся вновь на вершину. Он всматривался в долину раскинувшую перед холмом поводя короткими и острыми ушами. Наконец он нетерпеливо перебрал лапами и стал вглядываться в одном направлении. Потом резко сорвался с места и крупными прыжками устремился вниз по склону в том направлении которое привлекло его внимание. Стая мгновенно устремилась за ним. В считанные минуты она перескочила балку заросшую мелким осинником и выскочила на широкое поле. Ни густой осинник, ни глубокий и рыхлый снег не мог задержать стаю ни на мгновение. Серые тени вытянулись в струнку бешеной скачки. Ещё через какое-то время они оказались у склона широкой балки перед Мечётками. Даже два метнувших русака от раскрытых копён сена не смогли отвлечь скачки стаи. Через какое-то время и они исчезли в снежной степи. Вожак остановился только у копен сена. Потом он обошёл копну и приподняв заднюю ногу сделал своё волчье дело. Остальные молча наблюдали не двигаясь. Затем вожак легко запрыгнул на раскрытую копну и тихо залёг там, внимательно всматриваясь в сторону кошар. Его поднятые уши казалось улавливали каждый малейший шорох в кошарах, чуткие ноздри ловили запахи. Казалось он совершенно забыл о существовании его стаи, его больше ничего не интересовало кроме этих кошар. Было тихо. Через какое-то время вся стая расположилась на копнах всматриваясь напряжённо в сторону кошар. Вдруг вожак приглушённо зарычал и казалось слился с копной. Остальные волки как по команде напряжённо вжались в снег. От крайней кошары отделилась человеческая фигура и медленно двинулась к зимовью. Через минут десять фигурка исчезла в землянке окно которой жёлтым глазом смотрело на копна. Всё затихло и казалось что остановилось время... Чабанских собак у Курмаша на зимовье не было вообще, осенью собачья чумка подчистила собачье поголовье в окрестных сёлах, не миновала она и зимовье в Мечётках. Поэтому злейших врагов стаи не было не видно и не слышно. Через некоторое время вожак в один прыжок спрыгнул со своего убежища и устремился к той кошаре из которой только что вышел человек. Стая тотчас устремилась вслед. Не сбавляя хода вожак влетел в полураскрытую дверь и перепрыгнув внутри какой-то плетень исчез в кошаре. Остальные как по команде также исчезли в той же двери, где легко перемахнув через плетень оказывались в центре кошары. А кошаре уже творилось что-то невообразимо страшное... Всё двигалось и металось из стороны в стороны, были только иногда слышны щёлканье клыков и предсмерное блеяние бившихся в агонии овец. Будто неведомый степной вихрь пробрался внутрь кошары и всё завертел внутри в бешеном темпе. Наконец, какая-то часть безумно напуганных овец проломив плетень отгораживающий их от двери устемилась блея в зимовье. На считанные мгновения воцарилась короткая тишина. Затем из кошары выпрыгнул вожак держа пастью на загривке беспомощно свесившую голову овцы и устремился прямиком к зимовью. Остальные волки тенями проскочили тут же вслед. Услышав непонятный шум в кошаре из землянки выскочил толстяк Амантай. Но тут же был сбит с ног словно взбесившими овцами. На его крики и шум стали выскакивать остальные сторожа удивлённо глядя на копошащего в снегу Амантая. Каскерлер! - только и смог он выдохнуть. Поредевшая отара не могла всё успокоиться и металась по зимовью от одной землянки к другой. Но волков и след уже простыл как бывает в этих случаях. Вожак крупными махами уносился по западному склону балки в сторону станицы. Остальные едва поспевали вслед. Несмотря на ношу вожак бежал ровно, благо под лапами был крепко сбитый ветрами снег. Ещё пару волков тащили на загривках свои добычи. Стая неслась к пойме Илека. неведомое чутьё подсказывало серым разбойникам, что погоня будет устроена незамедлительно. Стая быстро удалялась от Мечёток ни на мгновение не останавливаясь.
Павел Корзунов неспеша рысил на вороном жеребце чуть спереди братьев, Свечниковы негромко переговариваясь поспевали следом. До Мечёток оставалось версты две не более. Против небольшой кучки невысоких деревьев жеребец Павла вдруг резко остановился резко тормозя копытами. Чутко поводя ушами и шумно втягивая широко раздутыми ноздрями жеребец всхрапывая всматривался в сторону Мечёток. - Жильё что-ли почуял, конь казачий ?! - усмехнулся Георгий, оборачиваясь к брату. Тот рывком сорвал с плеча винтовку и бесшумно затвором заслал патрон в казённик. - Тихо ... - только он и прошептал. Через мгновение и другие моментально сорвали винтовки и стали выжидать. Тишина продолжала стоять в степи, ни звука не раздавалось. Но кони настороженно вглядываясь вперёд кажется что-то почуяли. Обычно при приближении людей они себя так не вели, заметил про себя и Георгий. Через какое-то мгновение послышался чуть заметный шорох со стороны Мечёток и на освещённом склоне балки напротив рощи мелькнули бесшумные тени. Выстрелы раздались почти одновременно. - Мать честная, никак волки! - вырвалось у Павла. Стая моментально скатилась в балку и вновь исчезла среди деревьев на противоположом склоне балки. Лишь три пятна остались лежать перед рощей на этом склоне. - - А ну давай, пошёл вороной ! - Георгий Мельников ударил нагайкой своего коня и тот понёс его к неподвижным пятнам. Тронулись и остальные всадники. Порфирий уже и винтовку вновь закинуть успел за спину. Проскочив берёзовую рощицу всадники спешились. - Держи коней Георгий - кинул поводья брату Порфирий и стал подходить пешим. В снегу распростёрлись три волка неподалёку друг от друга. Подошёл Павел, молча пнул голову переднего волка. Тот и не шевельнулся. - Да, видать наделали у Курмаша делов и уходя на нас напоролись, роща им и не дала вовремя нас разглядеть. - пробормотал Порфирий и поднял глаза в сторону Мечёток. А оттуда навстречу им уже неслась улюлюкая погоня с десяток всадников. Ещё через несколько минут они были рядом с казаками. Сдерживая рагорячённых коней, некоторые также спешились и подошли молча ближе. Передний в казахском малахае с берданой за спиной вдруг пробормотал: - Порфир, кунак - И пошёл обрадованно и удивлённо навстречу к Порфирию Мельникову. Они крепко обнялись и широко улыбаясь смотрели друг на друга. - Ассалам аллейкум Курмаш! -наконец вспомнил слова урядник. - Ваалейкум ассалам кардаш! - воскликнул Курмаш и обнял старого друга повторно. Окружающие тоже заулыбались и залопотали по своему. Быстро подобрав, связав и приторочив с помощью казахов охотничьи трофеи к сёдлам все вместе порысили к зимовью. Лишь два безусых похожих друг на друга джигита неохотно завернули вслед за остальными своих коней и потрусили в зимовье за остальными, всё ещё оглядываяст назад в сторону куда умчались серые разбойники. По мере приближения этой разношёрстной кавалькады всадников к зимовью народ из саманок народ высыпал на улицу. Все ждали вестей от погони за волками. Вести были уже приторочены к казачьим сёдлам и ждали своей последней участи. Лишения шкур. Население казахского зимовья дожидалось перед землянкой Курмаша, прямо рядом уже разожгли костёр из толстых веток карагача. Вокруг него корошились казахские ребятишки увлечённо подбрасывая в огонь кто что мог. Кто-то тащил и охапку сена от кошар, а кто-то кизяк из саманок. Огонь весело трещал набирая силу. Когда подьехали всадники, все разом умолкли не отрывая глаз от них. Первым легко спрыгул с коня Курмаш. Он подозвал старшего сына коротко ему что-то сказал и тот тут же унёсся выполнять поручение. Курмаш обернулся к гостям, знаком их пригласил в свою землянку и через некоторое время все сидели на толстой и тёплой кошме перед дастарханом. Тут же с улицы вернулся сын Курмаша с медным кумганом и таким же тазиком для омовения рук. После того, как помыли руки стали рассаживаться на широких нарах. Для каждого гостя были приготовлены мягкие и пёстрые подушки. В саманке было тепло и гости стали понемногу отогреваться. Тем временем на дастархане появились казахские лепёшки, большие пиалы с горячей и ароматной шурпой. Курмаш с довольным лицом молча начал прихлёбывать сам из пиалы не сводя глаз с друга. Он хорошо знал и чтил казахские обычаи, гостя нужно сначала отогреть и накормить а потом уже начинать беседу. Но гости несмотря на неожиданность и радость встречи с хозяином разомлев от тепла в саманной землянке и горячей шурпы быстро задремали от усталости и постоянного недосыпания. Курмаш не стал тревожить своих гостей и тихо выбрался из землянки. Тем временем развязав и бросив у костра притороченные трофеи молодёжь приготовилась свежевать их. Два брата близнеца, ловко орудуя ножами моментально в считанные минуты снимали шкуры с подстрелянных волков. Тут вышел и старший сын Курмаша с хорошо отточенным волком и приблизился к третьему трофею. Но не успев и подойти как услышал предупреждающее глухое рычание ... Все обернулись на звук и увидели, что связанный волк оказался ещё живым, его жёлтые широко раскрытые глаза не предвещали ничего хорошего тому кто осмелится приблизится. Волк ещё раз оглядев столпившую вокруг толпу народа бессильно уронив голову на снег. Но его злобное рычание не прекращалось. Тем временем Тулеген молниеносно навалившисья на волка крепко схватил его за уши. Волк оскалил свою пасть от дикой ярости и ужаса сознания своей беспомощности, но в это время на его пасть была также молниеносно накинута и затянута петля из крепкой сыромятной кожи. Ещё через мгновение его пасть была уже затянута так крепко, что волк уже не мог даже ворчать. Теперь лишь глаза его горели жёлтым, полным звериной ненависти огнём. Тулеген теперь встал и стал удивлённо рассматривать свои пальцы, они были в крови. Недоумённо опустившись к волку он сосредоченно стал разглядывать его лобастую голову. Тут же опустился на коленки его брат Кудайберген. Цокая языком он стал показывать брату рану на голове волка. Пуля оглушила волка срикошетив кверху от его лба, выдрав между ущей клок кожи с шерстью. Это и спасло волчью жизнь. Тулеген быстро сбегав куда-то вернулся с какой-то склянкой, стал что-то смазывать на голове у волка. Пленник попытался дёрнуться, но не смог слишком крепкой хваткой застреножены были казахами волчьи лапы. Известие об ожившем волке моментально облетело зимовье, любопытные казахские ребятишки лезли галдя друг на друга чтобы разглядеть ожившего волка. Курмаш тоже подошёл, потрогав камчой волчью голову заметил Тулегену: - Неопасная это рана, не должен сдохнуть. Оставьте его в живых. В землянке сторожей есть цепь. Возьмите и зацепите её к ошейнику оставшему от моей собаки. Потом крепко завяжите цепь в той кошаре где ночью волки резали баранов. Утром как рассветёт, посадите волка на эту цепь в кошаре. - Край неба к востоку стал понемногу светлеть, детвора намёрзнувшись незаметно разбежалась по землянкам досыпать свои прерванные детские сны. Взрослые растянув содраные с волков шкуры на палках также стали расходиться. Лишь небольшая кучка их с Курмашем и сторожами не отходили от стреноженного но ещё живого волка. Внезапно в морозном предрассветном воздухе откуда-то их за холма возвышающего над местностью послышался странный далёкий шум. Гора была одна из самых больших в округе перед этим зимовьем и находилась в одной версте. Может поэтому здесь её так и прозвали Курмашевская гора. Взгляды людей сейчас были устремлены именно к ней. А через некоторое время у её подножья появилось множество всадников, их становилось всё больше и больше как муравьёв у муравейников. Было видно, что направляются они прямо к стойбищу. Люди обеспокоенно стали посматривать на Курмаша, но тот был спокоен. Он тоже с интересом рассматривал приближающуюся передовую группу всадников. Но недалеко от зимовья эта группа остановилась, к ней стали подтягиваться и остальные. Было уже возможно различить, что люди вооружены. Тем временем от остановившейся группы всадников отделились двое и галопом стали приближаться к казахскому зимовью. Недалеко от людей резко осадив заиндевелого и рагорячённого скачкой коня, весь сам заиндевевший всадник в белом нагольном полушубке и в чёсанных белых валенках легко спрыгнул с коня и бросив поводья коня подошёл к Курмашу. Его мохнатая папаха, брови, борода и усы были покрыты слоем инея. Красное от мороза лицо и глаза с замёршими ресницами выражали радость встречи. Неожиданно увидев перед собой на снегу связанного волка он изумлённо переводил взгляд с волка на людей, пока не произнёс восхищённо: - Ну и волчара! - Возникла пауза, никто не знал что говорить. В это время дверь землянки Курмаша рспахнулась и из неё показался Порфирий Мельников. - Заходи сюда, сотник! - позвал его. Приехавший казак ахнул - Никак, Порфирий!? Курмаш жестом пригласил гостя к себе и они скрылись в землянке. Горизонт на востоке за заснеженной степью тем временем начинал окрашиваться тонкой и яркой алой полоской. Начинался новый день четвёртое апреля одна тысяча девятьсот восемнадцатого года.
3. Тем временем в станице Ветлянской уже не спали. В станице было многолюдно и шумно несмотря на столь раннее время. В казачьих избах хлопали двери было видно, что люди среди которых было немало вооружённых людей готовились к выезду в дорогу. Запрягались конные сани, седлались верховые кони. Люди грузили какими-то ящиками сани, некоторые просто собирались кучками и негромко переговарились дымя самокрутками. И чем выше на горизонте поднималось яркое алое солнце тем больше народу высыпало на улицы когда-то казачьей станицы. Проверив конскую упряжь и ещё раз перемотав и туже затянув супонь один из них молча смотрел на восходящее солнце. Было видно, что он и не из здешних казаков и тем более не из казахов довольно много проживающих в здешних краях. У него были обыкновенные серые глаза с нормальным разрезом и смуглое безбородое лицо. И не казак и вроде не казах. Пока он спокойно стоял и любовался красками восхода утреннего солнца к его саням подошёл другой человек и бросил на лежащее там сено две новенькие винтовки и какую-то ещё поклажу. Потом молча подошёл к товарищу. Какое-то время они молчали, затем подошедший тихо на татарском языке спросил у товарища: - Ну, ты как Нурми обдумал всё ? Может и не нужно нам дальше ехать, бросим всё к шайтану да вернёмся к своим. Никто нас за это не накажет.- Нурми хмуро молчал, потом подошёл к нему ближе и зашептал на ухо: - Мунасып да ты совсем рехнулся! Ну сядем мы сейчас на свои сани, выкинем их ружья и на своих же конях двинем обратно в Оренбург. И что ты думаешь они нам счастливой дороги пожелают и ручкой помашут? Как бы не так, догонят и вон на тех деревьях и повесят. Теперь всё, я говорил тебе нужно было ночью ускакать верхами. Нужны тебе сто лет твои сани, что ещё не смастеришь? Да уж снега через недели три не останется нигде. А теперь придётся ехать нам с ними считай до Уральска, а там и снег расстает. Ну и как ты домой эти сами поволокёшь оттуда? - Мунасып повернулся, посмотрел на друга и тихо проговорил: - Ладно, Нурми бог с ними с санями, этой ночью точно убежим от них. Вон смотрит собрались как стадо баранов вокруг одного и курят свою вонючую махорку! Тьфу, вся одежда на мне провоняла ей, хоть не спи с ними в доме. Как только мы с тобой согласились их вести их Оренбурга?- Нурми ухмыльнулся: - Ну а куда бы ты делся Мунасып, лошадей и сани ещё в Оренбурге у нас бы отняли, а нам если прикладом только зубы повыбивали бы, то и за это нужно благодарить всевышнего. Кажется всё пока идёт у них гладко, казаки воевать против них не собираются, дай бог и дальше будет спокойно. Кому это война сейчас в это время нужна, через месяц-полтора сеять пора. Сегодня большевики у власти, завтра будут другие а нам что из этого?! Нам ничего уже не нужно, домой пора к семьям. Вот, смотри Мунасып этой ночью поедешь ты или нет, я ночью же этой уйду. В этих краях у меня есть хороший знакомый из казахов - Курмаш. Хороший и надёжный человек, на Меновом Дворе я помогал ему скот продавать. В этих краях его зимовье. Оттуда он нам прямиком через степь дорогу укажет. А сани там у него и оставим до следующей зимы.- - А что ты об этом мне вечером словом не обмолвился Нурми? Мы бы этой ночью у него и переночевали бы, а уж сейчас бы домой собирались.- Нурми подождал пока мимо не прошла группа солдат в шинелях сопровожлающих молодого человека в кожанке перетянутой кожаными ремнями и биноклем. Они решительно направлялись к орудиям закрепленным на санях. - Мунасып, а как мы туда поехали бы. Да ещё ночью , какая там власть? Ихняя или другая, сейчас ведь ничего не разберёшь да ещё ночью. Думаешь той власти не нужны твои и мои сани с лошадьми? - посмотрел на друга Нурми. - Прав ты, сейчас днём никто нечего не разберёт. Кто враг тебе а кто добрый человек. А ночью и разговаривать не будет никто.- согласился Мунасып. В это время раздались команды готовиться в дорогу и всё разом зашевелилось, заскрипели полозья саней, на которые усаживались пешие люди, заскакали верховые на конях. Постепенно из станицы Ветлянской на большак ведущий в соседнюю станицу вытянулась длинная колонна конных саней и возглавляемые кавалеристами. Колонна вытянулась с целую версту. Сразу за кавалеристами которых было не более сотни, бойко скользили сани запряжённые парами лошадей. На санях застеленными кошмой размещались вооружённые люди. Где по четыре человека, где по пять человек а где и вовсе полные сани человек по семь. В самом хвосте колонны в санях запряжёнными тройками лошадей были укреплены трёхдюймовые пушки или просто в сани были уложены деревянные ящики защитного цвета. Последними были с десяток кавалеристов, которые и замыкали колонну.
